Пробираясь внутрь дома, Толстый насвистывал бравурный марш, в такт ему колотил кулаком по стенам и громко топал ногами. Когда он заявился сюда, в эту чертову Кудлину берлогу, последний раз — среди ночи да еще и после ведьминых откровений, — Буржуй спросонья едва его не пристрелил. Не признал, вишь ли! Пусть-ка теперь попробует сказать, что не признал. И Толстый дурашливо заблеял испуганным козликом. В просторной комнате под стеклянным фонарем он уже привычно бросил на стол пакеты с продуктами и уселся в знакомое кресло. Поерзал, устраиваясь поудобней, и прокричал в никуда фразу, которая стала для них чем-то вроде пароля: — Привет покойничку! Улыбаясь, он прислушивался к тому, как зашуршала за его спиной занавесь, как скрипнула рассохшаяся половица. И вдруг чей-то голос — уж точно не Буржуя — тихо и очень спокойно прозвучал за спиной: — От покойничка слышу. Этот голос, надменно-равнодушный, чуть цедящий слова, Толстый узнал бы из тысячи других. Он вскочил из кресла и резко развернулся лицом к говорившему. Перед ним, ничуть не изменившийся — разве что чуть больше седины стало на висках, — стоял, поигрывая толстой лакированной тростью, Кудла. И глаза его цвета проточной воды смотрели на Толстого спокойно и чуть устало. Толстый медленно осел в кресло. — Т-ты... — хрипло выдавил он из враз пересохшей глотки. В его глазах плескался ужас. Не сознательное опасение одного человека перед лицом другого, таящего угрозу, не подсознательный инстинктивный страх перед неведомой опасностью, а глубинный, почти мистический ужас, корни которого уходят в бог весть какие глубины и измерения. Сердце Толстого ухнуло и провалилось вниз, по хребту от копчика и до шеи словно кто-то провел холодными пальцами, во рту появился кислый привкус. Перед ним стояло привидение. — Я. Здравствуй. Голос Кудлы был до странности бесцветным и мертвенно-спокойным, но это был голос существа во плоти. И звуки его привели Толстого в себя. Перед ним стоял человек, едва не лишивший его жизни. Перед ним стоял человек убивший его друзей. Перед ним стоял враг. — Сука... — горло Толстого опять перехватило, на эта раз — от слепой ярости. Ноги гиганта сами по себе напружинились, тело приготовилось к броску, он приподнялся в кресле. Но Кудла, видимо, был к этому готов. Набалдашник его трости несильно, казалось бы, ткнулся в какую-то точку на теле Толстой и тот, бессильно обмякнув, снова рухнул в кресло. — Перестань, — в лишенном эмоций голосе Кудлы неожиданно прорезались примирительные нотки. — Последний раз, когда мы виделись, я сделал тебе больно. Не нужно, чтобы это повторилось. — Мне плевать, — прохрипел Толстый и так вцепился подлокотники, что костяшки пальцев побелели. — Я тебе горло вырву, падаль... — Успокойся. Иначе мне действительно придется убить тебя, — голос Кудлы снова стал завораживающе, гипнотически спокойным, но глаза продолжали оставаться настороженными. — А я пришел совсем не за этим. — Слепящая ярость ушла. Теперь Толстый уже мог смотреть на противника с холодным расчетом, взвешивая свои шансы. — Ты — покойник, — бросил он, чтобы выиграть время. — Если не я, то Буржуй... Кудла иронично ухмыльнулся. — Уж кто меня точно не убьет, так это наш маленький подкидыш. Скорее я его убью, потому что он это заслужил. Если ты перестанешь сверкать глазами и ждать, когда я расслаблюсь, мы сможем спокойно поговорить. — Не о чем нам говорить, — отрезал Толстый. — Есть, — без всякого нажима заверил его Кудла. Ясный рассудок только сейчас в полной мере вернулся к Толстому. А вместе с ним — и беспокойство. Он выплеснул его в вопросе: — Где... Буржуй? — Как и положено трупу — на кладбище... Лежавший на столе мобильный телефон зазвонил. Толстый протянул к нему руку, но Кудла молниеносным ударом трости разбил трубку и едва ли не тем же движением смахнул осколки аппарата на пол. В комнате повисла тишина. Ее нарушали шаги Кудлы, который, постукивая тростью о ладонь, принялся расхаживать по поскрипывающим половицам. При этом он совершенно беззаботно поворачивался к Толстому спиной. Но даже в такие моменты тот чувствовал на себе взгляд Кудлы — бдительный, жесткий. Наконец хозяин дома остановился, присел на краешек стола и взглянул на Толстого. — То, что мне пришлось стрелять в тебя, — единственное во всей этой истории, о чем я жалею. Но у меня не было выхода — ты это тоже понимаешь. — А все эти трупы, кровь? — Это входило в правила игры, — с усталым безразличием Кудла пожал плечами. — Мне и сейчас плевать на них. Я ни о чем не жалею. Вернее, почти ни о чем. — Он усмехнулся и чуть пошевелил тростью, но в этом движении таилась явная угроза. — И перестань, наконец, сжиматься комок, чтобы наброситься на меня. Ты потерял форму. Толстый, и я все чувствую... — Да, потерял форму, — гигант зло сверкнул глазами. — Потому что лежал трупом. Только слышал обрывки голосов и мочился под себя. А еще испытывал на себе то, что чувствуют люди на электрическом стуле! — Я уже говорил, — с тягучим сожалением произнес Кудла, — мне действительно жаль. Мы с тобой — воины, и оба понимаем, что умереть тебе было бы лучше, но не моя вина, что ты такой сильный. — Был сильный, — из горла Толстого вырвался не то всхлип, не то стон. — Пока ты, мразь, не превратил меня в то, во что превратил. — Понимаю, — Кудла покивал головой, — ты никогда не простишь меня, но я пришел не просить у тебя прощения. — Где Буржуй? — снова спросил Толстый о том, что его сейчас тревожило больше всего. — Я уже ответил тебе: он на кладбище. Ты сам позвал его туда. Вернее, я от твоего имени. Телефон — очень удобная штука, правда? Особенно, если хорошо владеешь голосом... — Что с ним? — Толстый невольно подался вперед. — Ничего, — трость в руках Кудлы опять угрожающе дрогнула. — Если не принимать во внимание, что он так и остался маленьким смешным человечком. Но это уже, согласись, не моя вина. — Ты хоть понимаешь, что все равно не уйдешь живым? — Ну и что? Смерть — всего лишь часть жизни! — Кудла произнес эту фразу просто и искренне, а потом с вялым любопытством взглянул на Толстого. — И потом, с чего ты решил, что я дам убить себя? — Почему тебя не арестовали? — ответил вопросом на вопрос Толстый. — С какой стати? — брови Кудлы поползли вверх. — Если ты имеешь в виду смерть всех этих клоунов, то доказать мою вину невозможно. — Борихин все знает... — Ну и что? — Кудла пренебрежительно дернул щекой. — Борихин — облезлый мент-неудачник, а я — крупный бизнесмен, и к тому же — гражданин Соединенных Штатов. Так что оставим в стороне ментов и прочие глупости. Все это бред и суета. Я бы давно забыл эту историю. Но я оставил в этой части света единственное, что было мне по-настоящему дорого — любимую женщину, а дворняжка-Буржуй позволил убить ее. И, конечно, не придумал ничего более умного, чем спрятаться от собственного страха, гоняясь за мной по миру и прячась в моем собственном доме. Совершенно ошеломленный тем, что услышал, Толстый едва сумел выдавить из себя: — Это ты убил Амину... Одним прыжком Кудла слетел со стола, оказавшись в ногах у Толстого, тростью пережал тому горло и придавил его затылок к спинке кресла. Потом прошипел: — Еще раз скажешь это и услышишь напоследок, как будет хрустеть твое горло. — Давай... — прохрипел Толстый. — Вперед... — Нет, — злобные огоньки в глазах Кудлы внезапно потухли, и он опустил трость. — Если только ты сам не вынудишь меня. — Он на шаг отступил от кресла, потом очень неспешно направился к двери, а на полпути оглянулся. — Я пересек океан только потому, что знаю: ни ты, ни твой друг-найденыш не сможете ни найти убийцу, ни отомстить. Это сделаю я. Передай мои слова Буржую. И еще передай: пусть убирается из моего дома. Здесь живут воспоминания, которыми я не собираюсь делиться ни с кем, тем более — с ним.